Двое влюбленных молодых людей по-детски игрались, бегая друг за другом и не замечая многочисленных посторонних в центральном парке Нью-Йорка. Юноша догонял свою спутницу, а та ускользала от него, все не попадаясь в его объятия. Создавалось впечатление, что молодому человеку что-то все время мешает догнать девушку. На них было приятно смотреть: два счастливых голубка среди беспорядочного количества народа, пролетающего туда-сюда то на роликах, то на велосипеде, а то и просто бегом. 

Но мое блаженство вскоре прекратилось, девушка куда-то запропастилась и юноша растерянно стоял на беговой дорожке,  печально понурив голову. Мне стало грустно. Я не хотел больше сидеть  в одиночестве и, подхватив единственный свой груз-книгу, поплел в сторону метро, или сабвея, как говорят в Нью-Йорке. Спустившись на дно транспортного конгломерата, я почти сразу, по своему обыкновенному удивлению в везении, зашел в подошедший и нужный мне поезд. В середине вагона в глаза бросилось свободное местечко и я полетел к нему сломя голову, так что хрупкая пожилая китаянка еле удержалась на ногах от моего неуклюжего рывка в сторону свободной посадки. 

Теперь судьба моя была в сохранности, и я преспокойно развернул свою книженцую, воспоминания Милюкова. Почтенный бывший министр иностранных дел временного правительства вспоминал свою интересную и немного печальную жизнь  и все те далекие, но еще не забытые нами перипетии кончины Российской империи вплоть до 1917-ого года. Я с наслаждением жадно пробегал по строкам из жизни уважаемого мной исторического лица. Его рассуждения с лихвой удовлетворяли мое любопытство, и через некоторое время я уже почти не замечал, что творилось в вагоне. 

Так могло продолжаться, наверное, очень долго. Я читал бы свою интересную книгу и запросто ничего не замечал бы вокруг. Однако что-то заставило меня поднять голову и я увидел на другом конце вагона  изумительно красивую девушку. Она скромно стояла около самой дальней двери от меня и куда-то смотрела. Читать мне больше не хотелось, я просто уже не мог вообще что-либо делать. Я только смотрел на девушку, и каждое мгновение от любования ее красотой все переворачивало во мне. 

Девушка заметила мой сумасшедший взгляд и ответила мне глазами, слегка улыбнувшись. Я обрадовался ее приятно молчаливому ответу, и по мне пробежала какая-то странная дрожь, от которой мне сделалось как-то жарко и неудобно. Я, кажется, понял что со мной, и где-то из глубины моего сознания всплыло «что же делать дальше?», ведь оставаться в таком положении и ничего не предпринимать - просто невозможно. 

Пока я обдумывал свои будущие действия и зарождающиеся чувства, поезд остановился и в вагон зашло энное количество новых пассажиров. Какой-то пожилой человек встал рядом со мной так, что я потерял из виду девушку. Старый интеллигентный гражданин принялся разглядывать меня так, как обычно это делаю я сам. Затем он посмотрел на мою книгу, на которую я уже не обращал никакого внимания и наклонился ко мне. 

-Вы русский? - спросил он меня, видимо прочитав русское заглавие книги... 

-Да. А что? - без охоты продолжил я и посмотрел на старика. 

Он был очень стар и бледен, редкие седые волосы на голове прилежно уходили назад, морщинистый большой лоб, острый подбородок, еле заметный шрам на шее, тонкое сложение тела, белые высохшие руки, которыми он держался о поручень надо мной. Одет старик был скромно, но со вкусом, даже очень: темный пиджак времен 60-ых годов, светлая рубашка в клеточку, светлые хорошо выглаженные брюки. Он, видимо, был из старых эмигрантов, детей таких как Милюков, книга о котором обратила его внимание на мою персону. 

-Редко встретишь юношу с такой вот книгой в Нью-йоркском метро. Простите меня за бестактность, молодой человек, вы, верно, студент какого-нибудь исторического факультета? 

-Нет, нет. Я не студент, и тем более не исторического. Я просто люблю историю, вот и все. 

-Это особенно приятно. Знаете ли, господин Милюков был дружен с моим дядюшкой. В моей библиотеке даже есть
несколько экземпляров его книг с автографами на память, конечно же, не мне, а моему дядюшке. Если вам интересно, мне совершенно не составит труда дать вам их почитать. 

-Спасибо большое... Эта такая редкость, наверное? А вы хорошо говорите по-русски! Вы родились здесь? Да? 

-Нет, что вы. Я родился в России, а в 64-ом я сбежал сюда, на Запад. Но это очень долгая история, если хотите... 

-Да, да! Расскажите, пожалуйста. 

-Расскажу, почему же не рассказать? Дело в том, что я долго сидел, при Сталине, понимаете... Мои единственные родственники жили здесь, вот и пришлось моей судьбе испытать все прелести... А потом выпустили и случайно даже выпустили за границу. Проглядели..., ничего не проглядели, а здесь проглядели. А может, ошиблись? Знаете, как бывает, по-разному. Я уж не стал ждать второго подарка, остался здесь, а тут еще влюбился, как только приехал. Ох, влюбился-то, сейчас так и не влюбляются, наверное... 

-И что же потом? 

-Потом что? Суп с котом, вот и все. Американка, знаете ли. Захотелось ей советского парня попробовать. А я еще и в Сибири просидел неизвестно сколько. А потом ей же интересно, как он, то есть я, там... в постели? Извините, что я вам так натурально описываю. Может, и правда, они, то есть мы, все медведи косолапые? Попробовала она меня на вкус и, как жвачку, выплюнула... Таких, как я, много у нее было, она в международной организации работала. Постоянно приезжали из разных стран, а она красивая, только пальцем поманит... 

Старик заинтересовал меня. Мой рассказчик продолжал говорить что-то еще и еще, я не просто слушал, я чувствовал каждую интонацию его слова. Он тосковал по России, по родине, по близким и друзьям, которых он так и не увидел за все эти годы. Он говорил и говорил, тоска и боль была в его устах. Как много пришлось пережить ему, этому душевному старичку, действительно, человеку своего времени. Время, где счастье для таких, как он, - это письмо или даже всего два, три устных слова из далекого дома, который уже никогда не увидишь... 

Еще несколько дней назад я был в публичной библиотеке и там рядом со мной сидел такой же вот пожилой русский и читал желтые подшивки дореволюционных газет. Я рассматривал его и мне хотелось заговорить с ним, расспросить его о многом, ведь он, наверняка, помнил много интересного о том времени. Я тогда только начинал читать воспоминания Милюкова и меня так захватила книга, что я почти не замечал современной суеты, где вчерашняя боль бесследно потеряна и, наверное, к счастью, почти забыта. 

И тут я вспомнил о девушке. Она все продолжала стоять на том же месте, благо, мой собеседник приблизился ко мне во время разговора, и я мог снова видеть ее. Она грустно смотрела именно в мою сторону, как будто обидевшись на меня за что-то. В этот момент поезд подъехал к очередной остановке и толпа народу полезла к выходу, и я потерял ее из виду... Вот она уже на платформе, медленно уходит все дальше и дальше, приближаясь к лестнице-выходу. 

Я вспрыгнул и, глупо улыбнувшись старику, побежал из вагона догонять девушку. Старик растерянно что-то кинул мне в ответ, но я уже не мог этого слышать, так как перепрыгивал через скопление нью-йоркских пассажиров, которые терпеливо протискивались меж других по одной из станций сабвея. И тут я остановился, мне стало жутко стыдно за себя. Я оглянулся и увидел в окне вагона этого приятного русского старичка. Он стоял, улыбаясь мне, и, когда поезд тронулся, замахал мне своей высохшей рукой, вскоре испарившись в темном метро-туннеле. 

Апрель 1998 года, Нью-Йорк.